Главная > О городе > Усинск очерк-эссе

Усинск очерк-эссе


5-08-2009, 10:41. Разместил: admin


Только в мультиках дома растут мгновенно, а в жизни рождение города всегда долго и мучительно. Тем более на Севере.
Люди учились здесь жить трудно и прочно. Не удивляйся, пришелец, если увидишь на берегах северных рек 2—3 дома. Это много! В низовьях Печоры и на ее притоках три дома — это Вечность.
В конце 50-х годов, когда страна Советов успела оклематься после ГУЛАГа, вставить железные зубы и разучить «не вполне советские» песни Визбора, Высоцкого и Клячкина, появился на притоке матушки Печоры на реке Усе молодой писатель Александр Рекемчук. Судя по всему, ему на впечатления повезло меньше, чем Джеку Лондону в Колорадо. Край встретил его холодно, ветрами, безлюдьем и традиционным оглушающим спиртом в староукладных селах — Захарвань, Мутный Материк, Усть-Лыжа.
А через некоторое время вышла в Москве книга «Скудный материк», где писатель грустно «напророчил» незавидное обреченное будущее этим краям.
— Не понял паря нашей житухи. Какой-то не тот Север написал, — без обиды чесали затылки печорские мужики. Кажется, они даже немного виноватились — дескать, не помогли человеку разобраться. Грех... Но, ни мужики, ни московский писатель в своей поспешности не знали тайны, скрытой под их ногами.

БОЛБАН-БОЖ

Три домика на высоком берегу Усы — это и был Болбан-Бож. Ледоход 1964 года прошел обычно. Также обычно прилетели с югов гуси и пришла сочная и красивая северная весна.
Еще не старый рыбак Болбан-Божа дядя Саша Худяков чутьем полкового разведчика предполагал про себя какие-то перемены в жизни. Ему и в голову не приходило, что для него уже к следующей зиме закроется любимая охота на белых куропаток.
Живая и ныне единственная женщина той деревушки Болбан-Бож Татьяна Туркина припомнила весеннюю маету фронтовика дяди Саши. Говорил он так: «Чую я, что Хрущев доиграется нынче с экспериментами. Вот уж неделя как прошел лед, а ведь ни одна баржа еще не спустилась»,
Хрущев «доигрался». Вместе с солидным Брежневым придет осень 1964-го. Эпоха «взвешенных и конструктивных решений» и холодной патетики. Но это все будет потом.
А раньше — точнее 20 июля 1964 года над Болбан-Бож появится вертолет, с которого крепкие дяди, оглянувшись на восток и прищурившись на запад, ткнут пальцем в деревню.
«Сюда!»
Это будет началом странному, неповторимому и во многом невероятному времени, когда романтики «оттепели» уже обреченного в своей политической карьере Хрущева, будто чувствуя духоту подлых предательских городов и столиц, хлынули в Сибирь и на Север.
Может быть, они здесь искали мечту, которая не получилась? Может быть...
Или это душа народа, вырвавшись из шинелей и бараков ГУЛАГа, училась жить снова, без оглядки, без царей и вождей?
Все может быть. Наверное, поэтому останется тайной первая палатка будущего Усинска, которая появилась в нескольких километрах от Болбан-Божа.

ПЕРВЫЕ ПАЛАТКИ

В 1985 году, к 10-летнему юбилею района, решило городское начальство собрать этакий импровизированный музей. Собрали. Среди экспонатов был здоровенный сапожище-бродень. Под ним надпись — полушутка «Сапог первопроходца».
Но, как вы понимаете, экспонат был сущей ерундой. Неизвестно — можно ли геологоразведчиков назвать основателями города? А, может, первого строителя? Или первого шофера, капитана, вертолетчика, завезших сюда будущих строителей и горожан? Чем не первопроходец коми мужик, осевший на этих землях эдак лет шестьсот назад?
Между прочим, в сегодняшнем Усинске мало кто знает, что в 1941—42 годах на реке Усе работала спецгруппа военных моряков-водолазов. Они чистили дно реки Усы, делали ее судоходной под баржи с воркутинским углем. Уголь шел не только по временной железнодорожной одноколейке, но и через Усу •— на Печору, а там через море — на Архангельск и по Беломорканалу к блокадному кольцу Ленинграда.
Работа морячков-водолазов была адской. Судите сами— из трех десятков человек сегодня в живых нет никого. (Из рассказа вдовы и сына одного из матросов—авт.)
Берега Усы матросы, их семьи и наездное начальство в 40-е годы не обжили. Однако согласимся — эти люди, катая валуны под водой, тоже потрудились над будущим городом. Тогда, в 1941-м, они думали не о городе (они даже о нем снов не видели), думали о сражающейся стране, об энергетическом голоде, о потухших топках паровозов и эвакуированных заводов... В истории переплетены не только судьбы людей, но и судьбы их труда, который как живое существо, продолжает действовать и влиять на события тогда, когда нет уже самих .людей...
А первые палатки здесь были разные — и с бомжами, и с геологоразведчиками, и с людьми, просто сбежавшими от государства с его милицией, тюрьмами, нравами и пр..
Не обязательно эти люди были жуликами, но обязательно любителями приключений.
Какой же солидный и степенный человек полезет (даже за деньгами) в этот собачий холод, в болота, в дождь, в грязь, в комарье?.. Нет, степенным и солидным в первых палатках делать нечего.
Кому же поставить памятник как первопроходцу? Не поставишь же сделанную из бетона палатку. А может поставить памятник... Собаке. Символ Рима—Волчица. Пусть будет символом Усипска — собака. В России памятников, ей посвященных почему-то нет... Она, собака-лаечка, была со всеми: с матросами-водолазами и с геологоразведчиками, с бомжами и с коми охотниками, с первыми строителями и с буровиками... Она молча хлебала лихо вместе со всеми, верная и надежная, она объединяла всех.
Может быть, ветераны Усинска поставят этот памятник. Как символ своей молодости, где ценились не деньги и не карьера, а верность и надежность.

ДВА МИФА О ПЕРВОЙ ПАЛАТКЕ

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Пять геологов еще в проклятую осень 1958 года — промозглое, сырое время коротали в ожидании катера. Съестное у ребят кончалось, ушла собака, в стволах ружей сиротливо (на самый отчаянный случай) молчали последние патроны.
Почему не уходили ребята? Ведь глупо было бы сидеть и ждать катер, если они прекрасно знали, что не так уж далеко Колва, что можно добраться до Усть-Усы, что, в конце концов, до Болбан-Божа рукой подать. Но пятеро мерзли по ночам в палатке, жгли костры, матерились простуженными голосами и ждали, ждали, ждали катер.
Нет, дело было не в «золотой жиле». Все данные, полученные геологоразведкой, будут еще не раз проверяться-перепроверяться в Ухте, Ленинграде, Москве. Они боялись пропустить катер, чтобы вместе с ним не пропал в эту осень еще один шанс на сверку по местности; Быть может, это был последний шанс. Быть может уже и не шанс, а спокойствия своей геологоразведочной гордости ждали у костра те — пятеро. (Говорят, что катер должен был привезти новые карты, аппаратуру и подтверждения каких-то предыдущих проб).
В голове у каждого были свои надежды. Обозначенные элементами таблицы Менделеева, эти надежды вряд ли были связаны напрямую с нефтью. Во снах парней вместе с картинками сытых и теплых столичных застолий с красивыми и нежными женщинами и коньяком в высоких бокалах, в этих снах на столах с бужениной и шпротами лежали.... Марганец. Титан. Бокситы.
Никто не знает — голодные ли галлюцинации погнали трех из пятерых в тайгу по первому снегу? Или это был жребий среди пятерых — пойти на охоту, чтоб на мысе продержаться еще неделю? Но трое ушли навсегда...

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Эпохи, когда ломаются тоталитарные режимы, характеризуются появлением «не весть откуда» бродяг-варнаков, аферистов, которым нечего терять и которые боятся власти в любом ее проявлении —милиционера, капитана катера, председателя сельсовета или бригадира оленеводов. Побрели в дороги дальние и вольные все те, у кого на материке не осталось житейской гавани.
Пятеро их было в той первой палатке. Все-таки пятеро! Точно так как говорится и в первой истории, фамилии этих людей восстановить почти невозможно, но вот некоторые судьбы можно.
Был здесь Алексей —питерский бомж и мастер ставить силки на птиц.
Был в той первой палатке совсем молодой парнишка. Говорят, что он (начитавшись книжек что ли?) ушел за геологами — то ли из Ухты, то ли из Печоры. От геологов отстал, а вот где пересеклись дороги Алексея и Бориса (так звали пария) сказать !трудно.
Трех других распознать в бесконечных историях-вариантах мне так и не удалось. Где они? Может быть, прочитав книгу, откликнутся?
Паспортный режим в начале 60-х был строгим. Милиция была не ленивая. Появилась информация, что живут-де люди на Усе. Кто такие — никто не ведает. Поехали «проверить» наряд дружинников с участковым из Усть-Лыжи. Было это по осени. Да никого не нашли. Все сгинули. ...И первая история, и вторая похожи на правду. Может они обе были?
Может за эту верность, за белую заветность пармы (по-коми — это тайга, нечто живое и единое) и за тайну ее назвали будущие горожане свой первый поселок — Парма.
Справка-хроника: в 1958—1959 годах сейсмо-партия № 10 Ухтинского территориального геологического управления начала первые разведочные работы на реке Усе. Годом позже на реке Колве начала работы группа буровиков, заложивших строительство первой опорной скважины. Участник ее проводки, в то время помощник бурового мастера — Б. А. Троик.
Два года ушло на проводку первой скважины. Прогнозы подтвердились — нефть есть! Так родилось Усинское нефтяное месторождение.
— Из скважины № 7, пробуренной бригадой В. Л. Рая ударил фонтан нефти со средне-суточным дебитом 650 тонн. Первыми операторами на ней стали супруги Гайнутдииовы (позже—работники НГДУ «Усинскнефть»).

ПАРМА

Летом 1964 года в Парме стояло четыре вагончика-балка, в которых жила бригада из 14 человек. Нефть тогда еще не добывали, а только «щупали», искали, бурили.
В 1965 году начинается уже настоящая общественная и культурная жизнь Пармы, как действительного поселка. К этому времени здесь жили уже 300 человек. Мужчины и парни, совсем юные девчонки и женщины. В 1965 ГОДУ в Парме закричал первый ребенок. Зовут его (нынче житель Усинска) Алексей Александрович Семяшкин.
...Надо сказать, что по поводу первого ребенка есть разночтения. Например, по источникам газеты «Усипская новь» от 1.01.77 года первым новорожденным назван Сергей Семенихин (род. 3.02.1965 г.), второй ребенок — Андрей Губанов. \ первую девчонку, родившуюся в Усинске, назвали Ириной..
В каждом селе или городе — есть глава. Хорошее русское слово — глава, голова. То есть человек, у которого болит голова за всех и за все. В Парме бессменной головой ее на долгие годы стала Алла Михайловна Босова. Тогда совсем еще молодая женщина, жена бывшего офицера-фронтовика Семена Босова, который приехал аж с острова Сахалин в Русскую Европу «копать нефть».
Чай в уютной и скромной квартире Аллы Михайловнк был крут и по-северному прочен. Вечер долог. Слушаю Мать Усинска — так зовут ее старожилы города.
— Парма. Па-арма! Э-э-эх, люди же были! Как-к-кие времена! — качает головой Мать Усинска. Глаза ее щурятся. Будто мешает ей вся наша действительность заглянуть туда — 30 лет назад, в те сердца, те чаяния. — Знал бы ты, хлопец, как-ие это были времена!..
...Весна приходила в Парму осторожно. Леденели кромки крыш балков, потом потихоньку превращались в кашу узкие дороги, а там — ближе к майским праздникам 1-го и 9-го (Дня Победы) уже плавали по дорогам мальчишечьи плоты.
В школу опаздывали, конечно, постоянно. Учителя не сердились, потому что транспорт для школьников был долгое время один — широкие плечи буровиков. Как на перекладных лошадях, ехали дети на плечах взрослых.
— Дяденька! А—дяденька! Перенеси меня во-он на тот остров, — малыш с портфелем и с соплями «по колено» маячит на крохотном пятачке земли между глубокими лужами, больше похожими на пруды или плесы. — Какой остров?! Какой еще остров ...мать! А с этого острова кто тебя уносить будет?! Ледокол «Ленин»?
— Ха-ха-ха. Не, там лужа мелкая. Я вчерась мерял...
Дети учились, а дядьки уходили бурить скважины: первую, вторую... четвертую... № 7. Здесь, под номером семь — ужель святая цифра — ударил первый фонтан нефти.
Конечно — посыпались ордена, публикации в центральной и местной прессе. Вы помните, наверное, известные кадры документальных журналов «Время. События. Люди». В этих кадрах тяжелые мужские ладони прямо из-под ног черпают нефть. И моются нефтью. И смеются...
А в это время в Парме. Алла Михайловна Босова обустраивала жизнь - как это и положено женщинам. Потом все ?то назовут скучными словосочетаниями: «социальная сфера», «поселковое хозяйство». В жизни все, конечно, интересней.
Будучи председателем Пармского исполкома, А. М. Босова занималась всем и всеми. Классический управленец:
Кадры (жители)—связь—материальная часть. Ну и, конечно, планирование деятельности на ближнюю и дальнюю перспективу. Все-таки 15 лет в роли главы поселкового хозяйства приучают думать зимой не только о лете, но уже и о следующей зиме.
— Привезли как-то в Парму 4- тунеядцев из Ленинграда. Сосланные. Из них трое еще и пьющие. Алкоголики, — рассказывает одну из «кадровых проблем» Босова. — Представляешь? А буровой мастер селит их в о дин балок. Не-е, думаю. Здесь и четвертый с тремя алкоголиками пропадет. Этот четвертый был Ваня Гаврилов, историк, закончил Ленинградский университет. Все валял дурака. Впрочем не только лодырничал, но и в самом деле изображал из себя «прибабахнутого»...
Историю о Ване Гаврилове Босова рассказала коротко, но сам факт, что через полтора года человек уехал уже нормальным работягой, без придури, не спившимся и нашедшим в северных дебрях смысл жизни. ...От морга до роддома и от роддома до морга Мать Усинска решала вопросы: пеленок и «где достать хлорку?», утихомирить дебошира и поздравить со свадьбой молодую пару, дать нагоняй за неподвезенные дрова и выехать засветло в Колву, чтобы решить долгосрочный договор на поставку молока в детсады.
— Были у нас, конечно, и печальные истории, — продолжает свой рассказ Алла Михайловна Босова. — Так уж, наверное, в жизни устроено, что рядом с великим существует низкое. Например, потряс Парму случай на одной из буровых...
Работал мастер-умница, трудяга, скромный человек. Когда пошла нефть и щедро посыпались правительственные награды, этот мастер (его фамилия в этой книге названа не будет) во многом был для молодых парней примером сдержанности. Уж и хвалили-то его, уж и фотографировали в газеты и по радио поздравляли, а он не. высовывался. Дело дошло до того, что стали его хвалить и поощрять не только за труд, но и за великую скромность.
Но вот как-то однажды по весне, приехала в Парму к сыну погостить женщина из Украины. Сын ее работал в бригаде известного мастера.
Как водится — работа буровиков далеко от поселка - Гостья с Украины долго не видела товарищей своего сына. А в один из вечеров в поселковом магазине она столкнулась с тем мастером-орденоносцем лицом к лицу. И оторопела! Перед ней стоял... каратель. Его лицо она запомнила на всю жизнь с того памятного дня, когда их украинское село сжигали и расстреливали ягд-команды немцев и спецгруппы полицаев. Тысячу раз это лицо она видела во снах и не перепутала бы ни с кем. Но все же, оторопев в магазине, мать рассказала дома сыну невероятное: «Здесь, на краю земли, л встретила убийцу твоих дедов, бабки, дядьев...» Мамо! Вы не перепутали? — спросил сын и лишь побелел, когда она ответила взглядом. А потом, когда она описала полицая, пришло время оцепенеть сыну — это был мастер, которым парень гордился...
Карателя арестовали через два дня. Проверка личности подтвердила — да, тот самый, который был известен своими зверствами па Херсонщине.
Ветераны Усинска помнят этот случай и сейчас, хотя минуло тридцать лет с тех времен.



КАЖДЫЙ БЫЛ НЕМНОЖКО «ПЕРВЫМ»

Когда вырастают города и начинают иметь свою судьбу тогда новым поколением новых горожан вдруг овладевает любопытство — ас кого начинался город? Кто был первым?
Первых было много. Были первые местные хлебопеки братья-венгры из Украины, фамилии которых, к сожалению, никто вспомнить не мог. Зато их душистые хлеба помнят многие. Отменные были хлеба! А вот Тамара Касакян, взяв хлебопроизводство из рук тех «безвестных» братьев, уже довела его «до ума», т. е. до промышленного производства, создав таким образом, первичную базу снабжения Усинска своим свежим хлебом.
Тот первый хлебушек продавался не только в пекарне, но и в первом магазине. Здесь продавцом, завмагом, уборщицей и истопником в одном лице долгое время была Зоя Савельевна Иванова. В этом первом магазине не продавали спиртного. Был «сухой закон», но почему «закон» и чей он был. никто припомнить тоже не может.
— Как-то повелось тогда, — говорит А. М. Босова, — за водкой и вином ездили в села и па Ухту. Это уже потом, позже, появится знаменитый магазин «Огурец» (о нем еще прочтете), зеленые банки со скудным ассортиментом — маринованные огурцы в трехлитровых банках и водка..
Зато повара у нас готовили на славу. В первой столовой первыми поварами были супруги Ковановы — Александр и Евгения.
Кто еще был первым? Например, первым закройщиком первого ателье была Аня Шишкина, а первым парикмахером (и по мастерству тоже) — Оля Голубь.
Первую новогоднюю елку па площади поставил Василий Павлович Беднарчик. Когда в новогоднюю ночь на площадь собираются ряженые и просто зеваки, детишки и взрослые, веселые и пьяные — j вспомните его.
Город, ты все-таки помни их. Это были первые, пришедшие сюда, что бы в тайге и среди болот строить жизнь со всеми ее заботами. Например, тот же Беднарчик был одним из самых активнейших и веселых по жизни людей. Он умел играть мускулами и любил, когда мускулами играла жизнь. Люди более 40 национальностей обживали Парму-Усинск в первые годы (1964—1966). Вроде бы и населения-то было всего 400 человек, но зато какое олимпийское многообразие!
Дело доходило до смешного: в 1965 году 1 сентября в школе сидело 60 учеников, а в конце сентября, на первом школьном собрании, учительница объявила: «У нас учатся в разных классах 18 братьев и сестер. Но объясните мне, пожалуйста, как при этом еще и на 60 человек приходится 38 национальностей?!» Родительское собрание, громоздкое и веселое — в бушлатах, тулупах и кацавейках, весело улыбалось... Все понимали, что учительница умеет считать и такой расклад национальностей вообщем-то возможен.

* * *
А первую настоящую школу в поселке Пионерном (ныне пригород Усинска) через три года построил известный в Республике Коми хозяйственник, строитель и организатор Александр Зерюнов. Позже, в перестроечное время, он станет знаменит еще и тем, что положит в республике начало бизнесу - его фирма «КОМИ-АГРО» заработает по неизвестным социализму рыночным правилам. И выживет. И сработает формула первопроходца: «Делай, как я!»
Кстати, если уж заговорили о «первых», то было бы грешно не назвать первые поселки — из балков, бочек, из подручного материала вобравшие в свои названия всю романтику того времени, все тяготы и весь оптимизм. В тех поселках улицы назывались не улицами, а линиями. Ну скажите — какие могли быть линии в поселке Нахаловка, где бочки, доски, балки торчали в разные стороны? А все равно линии угадывались: 1-я линия, 2-я, 3-я...
Поселки: Нахаловка, фантазия, Романтика, Пионерный, Головные, Шанхай.
Вы знаете, что такое «Пармский коттедж» 60-х годов? Это сдвоенный балок. А что такое «комод по-пармски»? Это когда рядом с балком стоит контейнер с вещами, который...больше балка.
* * *

Все «первые» были, конечно, южане (т. е. приехавшие с южной стороны). Здесь с Севера приехать трудно. На Севере две деревни, Полярный круг и Ледовитый океан. Наверное, поэтому фольклор (в том числе и первые анекдоты) был на метеорологическую тему.
— Сколько месяцев в Усинске холодная погода?
— Два.
— А остальные?
— А остальные о-очень холодная погода.
Конечно, здесь были и первые чудаки. Например, фельдшер Лариса Нефетити. Она была из высланных. Уж за что ее «попросили» выехать из Ленинграда только бог ведает, но вот из Усинска она выехала уж по вполне понятной причине. Больно уж «любвеобильная» была дамочка, что называется — до той степени, которая уже за порогом морали.
Экспорт сексуальной «революции» на русский Север не состоялся: ни в варианте сексуальной романтики, ни в романтической сексуальности.
От смешного до великого — один шаг. Точь-в-точь. как и от великого до смешного. И то, и другое делает историю. Было бы обидно отдать место первого медика одному одиозному экземпляру Нефетити и не вспомнить медиков, которые первыми самоотверженно сражались за жизни и здоровье людей. От дальних оленеводческих стойбищ до буровых, от родов до смерти «нефтяники в белых халатах» сопроводили жизнь Усинска.
Первые фельдшеры Я. Дорофеева и Р. Шереметьева, медсестра Н. Прыгунова, акушерка Позднякова, стоматолог Н. Семенихина. Город не может их не помнить. А уж один из первых врачей Галина Анатольевна Васяева, конечно же, ревностно хранит в памяти всех их... ***'
В 1976 году приехали в Усинск (почти одновременно) Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин и молодой священник из Загорска (ныне Сергиев Посад) Анатолий Семенович Сподорецкий. Если приезд первого заметили все (встреча была хоть и без помпы, но заметной), то приезд священника был абсолютно незаметен. Во времена «развитого атеизма» это не мудрено. Приезд Косыгина положил начало нормальному снабжению Усинска продуктами, обувью, одеждой. До его приезда вид магазинных полок был аховый. За мясом — очереди. Апельсины за 10 лет привезли один раз — и то в нагрузку. А были еще случаи, что за обыкновенными спичками люди выезжали в Печору!
Спасибо Косыгину. А что же наш поп? А наш поп походил среди людей, увидел «незамутненные» божьим откровением глаза комсомольцев, бродяг и аферистов (которые, между прочим, часто были похожи друг на друга, как две капли воды) и решил: надо поработать вместе с людьми. Чем их душа занята? Поживем—увидим.
Что же Анатолий Семенович увидел? Вот что рассказывает Тамара Ираклиевна Маскина, ветеран Усинска, которая знала его хорошо, и даже работала с этим первым священником сначала во 2-й котельной, а потом в ПВС (служба пароводоснабжения).
— Что он увидел? Судя по всему, он был удивлен похожести людей. Работают рядышком наивный романтик-комсомолец и прожженный зек, отсидевший лет 30, а душа у обоих бескорыстная. Деньги нужны? Возьми в тумбочке сколько надо. Помощь нужна? Разбуди хоть ночью. Уж не знаю— или мне показалось, или так оно и было, но не нашел святой отец здесь измученных душ. У кого болела душа, тот шел с болью к друзьям. Перед богом это, может, неправильно, но факт — Анатолий Семенович кроме отпеваний и крещений оказался не у дел.
Потихонечку он втянулся в обычную суетную жизнь. Правда, уезжал в Загорск и возвращался от своего духовника просветленным и наставленным. Однако «правила игры» полярных романтиков заставляли его играть в светские «игры».
То ли в стяжании Духа святого не преуспел наш священник, то ли слишком много было веселых бесов в кочегарках Усинска, но стал батюшка и в рюмку поглядывать, и на женщин красивых. А уж красивыми женщинами Усинск Бог не обидел. Короче — запил святой отец и «матушку» нашел...
Но это не вся история, а пол-истории. Дело в том, что какой бы жизнью Анатолий Семенович не жил, а между тем в балке-вагончике собралась у него целая библиотечка православной литературы. Привозил он из Загорска церковную утварь, серебряный крест и, среди многих икон, была у него старинная икона — подарок от его духовника. Это были не мнимые, а настоящие ценности.
Осенней ночью 1978 года группа ЖУЛИКОВ (они, к сожалению, везде есть), пользуясь тем, что батюшка был на дежурстве в котельной, а рабочие бригады весело обмывали зарплату, в общем — эти воры подломили двери балка священника Сподорецкого и начали вытаскивать церковные ценности...
Пятнадцать лет спустя, на закладке первого камня под православный храм в Усинске, присутствовало немного людей (30—50 человек) — город в целом так и не пришел пока что к Богу. Но город Усинск храним Богом. Может быть за то храним, что в темную ноябрьскую ночь 1978 года за достояние еще не существующей церкви, за иконы и книги кочегара-священника вступил в драку и полезли под ножи ворья комсомольцы и бывшие зеки, «безбожники»-буровики и молодая спортивная пацанва. Драка, говорят, была знатная. Книги и иконы отбили. Ничего не подозревавший Сподорецкий, утром пришел в свой балок. Узнав ночную историю, он встал на колени и заплакал...

МУЗЫКА СУДЬБЫ

Семидесятый годы Усинска — это особые годы. В это десятилетие на нефтяных скважинах и в бытовках буровиков решалась судьба города. Долго, вплоть до начала 80-х годов, никто не мог однозначно сказать — есть долгосрочная перспектива Верхнеколвинска и Пармы или нет? Дать людям заработать и уехать или дать людям жить и работать?
— 1975 год — это было дивное время, — рассказывает Сергей Георгиевич Титаренко, преподаватель музыки. — Понимаете, в 70-е годы рядышком можно было увидеть все: и беспросветное хамство, и открытость человеческой души, благородные зрительские аудитории на концертах и зверскую давку за водкой в магазине «Огурец» — вспоминал то время Сергей Георгиевич, — Вы подумайте только: горит «Огурец» ...Вы знаете, как горел «Огурец»? О-о-о! Вы не знаете этой комедии! Балок уже горит, а очередь за водкой никто уступать не собирается. Даже огонь без очереди не пропустили. Сначала раскупили и ящиками повытаскивали водку, а потом, как спичечный коробок, за 10 минут сгорел этот знаменитый усинский магазин «Огурец»...
Это были времена, когда уступить место на узкой тропинке считалось для мужчины чем-то неприличным. Мат звучал чаще, чем «пожалуйста» и «спасибо», а деньги получали такие, с которыми страшно было выезжать «на материк». Впрочем, многие и не выезжали. Была «бичарня» в Усинске, где пропивались заработанные денежки, где с рыбой свежего посола, «Русской водкой»; картами и песнями, с залихватской отчаянностью отдыхала душа от тяжелого нефтяного быта, от работы на ветрах и морозах в тех широтах, где жить нельзя. Но здесь жили, пили, любили, рожали детей, матерясь, выясняли отношения и давали «на гора» бесконечные кубометры нефти.

НЕФТЯНОЙ ЯЗЫК

Усинск — это нефть. Здесь все НА нефти, ОТ нефти и ДЛЯ нефти. Но город — это люди. Типичные, но неповторимые...
Леонид Наконечный (буровой мастер) приехал сюда в 1978 году по комсомольскому ; призыву.
— Да, я был романтиком. Был и, наверное, остаюсь. Здесь много таких. Я ведь не какой-нибудь особенный. В детстве читал Джека Лондона и Майн Рида, бредил путешествиями. Давно, еще в школе, я знал, что моя жизнь будет отличаться от спокойной и размеренной жизни моих родителей — сельских работяг. Мне нужно было куда-то ехать. Чем дальше, тем лучше...
Леонид в 1978 году с пятью своими товарищами и сопровождающим их комсомольским работником выехал из Одессы на Уренгой (Западная Сибирь), а приехал в Усинск. Как получилось? Просто в Москве, во время пересадки и отметки комсомольских путевок какой-то дядя сказал: «Хлопцы! На фиг вам Уренгой? Нам в Усинске водители нужны. Давайте туда, а?» Сказано—сделано. Хлопнули по рукам. Доехали до Ухты.
Здесь ребят тоже пытались перевербовать в объединении «Коминефть», Водители нужны были позарез. Предлагали новые машины, Усинск!
Даешь, так даешь — и ледяное пространство...
В первую же ночь ребята проснулись от грохота. Слетела с петель дверь и плашмя хлопнула об пол, зацепив питьевой бак, вешалку с вещами, табурет и еще черт-те чего. В проеме стояли два великана-бородача. — Ребята, извините, у вас сахарку не найдется? — вежливо спросил один из них.
— Нет.
— Извините. Жаль, конечно...
Бородачи подняли дверь, вышли и приставили ее за собой. В балке зависла пауза. После молчания кто-то из ребят брякнул: «Да ладно уж. Заходите еще...» Все захохотали. Так состоялось знакомство с нравами и бытом буровиков..
Леонид с товарищами работали и на машинах, со временем перешли на работу в буровые бригады. Здесь предстояло еще выучить таинственный и странный язык жестов, который не менее сложен, чем полет палочки дирижера симфонического оркестра. А ведь у каждой бригады буровиков на 2—3 человека были свои собственные жесты, подмигивания и даже мимика. Это не просто «майна» и «вира» — это, наверное, и есть Скрябинская «Поэма экстаза».
— Усинск стал своим. Выезжаем летом в гости к родственникам на Украину, а в конце отпуска уже тоскуем: «Домой быстрей бы — в Усинск».
Леонид Наконечный, видно, судьбу свою накрепко связал с этим северным городом. Выучился заочно в Ухтинском нефтяном техникуме на мастера бурения. Уезжать не собирается. Хотел я спросить у него:
«Леня, а вот среди твоей буровой братвы много ли таких же, как ты? Таких, которые приехали не хапнуть и уехать, а приехали жить?». Но почему-то не повернулся язык спросить. Может быть, ПОТОМУ, что «эти не в счет», а Леониду слишком радостно осознавать смысл своей работы с той частью людей, которые здесь навсегда.

Справка-хроники:
— 27 сентября 1975 года Усинская нефть пришла в Москву.
— 3 августа 1976 года в Усинское НГДУ пришла правительственная телеграмма; «именем вашего месторождения назван танкер, построенный в Финляндии. Государственный флаг СССР поднят 4 июля 1976 г.,».
— 1 января 1977 года. Открыта авиалиния Сыктывкар — Усинск,
— 22 сентября 1977 года. В Усинске открыта детская музыкальная школа,
— 6 октября 1979 года. Через крупнейший в Европе железнодорожный мост через Усу открылось рабочее движение поездов.



АНТУРАЖ 80-х

На смену «длинной дистанции» пятилеток Леонида Ильича Брежнева, пришли спринтерские времена 80-90-х годов. В эпохе «застоя» (не нравится мне это слово. Какой там застой — целые города отгрохали!) выросло поколение совершенно необычных «новых» людей. Их чаще ругают, чем хвалят. Это мое поколение. Поколение сегодняшних тридцатилетних (уже 50-летних. Очерк написан в 93-м году - примечание автора)....
Когда нам будет по пятьдесят или мы станем вредными старикашками, нам вряд ли удасться сказать: «Какие это были времена!» В 80-х мы через год хоронили «вождей» v боролись с водкой. Поминали «времена» пока водка не кончилась совершенно и не начала рассыпаться страна...
Часть усинцев, проснувшись 9 декабря 1991 года, узнали, что они теперь вообще — иностранцы: СССР перестал существовать. Однако обломки громадного государства просили нефть по-прежнему, ибо прожорливость на горючее бесконечных военных конфликтов и войн была не меньшей, чем созидательный голод на горючее всех новообразованных государств.
Где, в каких двигателях и топках горела нефть Усинска? В БТР-ах под Дубоссарами и в танках под Гудаутой? В затухающих энергосистемах Прибалтики и вертолетах над ущельями Таджикистана? Она требовалась по-прежнему. Но все меньше становилось прежних друзей, все тяжелее было с финансами, все грустней становились лица «иностранцев на своей земле»...
Мои ровеники в 1985-м после «мануальной терапии» и речей Горбачева, понимая, что ельциновская борьба с партноменклатурой — это долгий и нудный «междусобойчик»; мое поколение, увы, выбрало себе лидера, бога и философию — Золотой Бакс, Тугой Рубль, Сегодняшний День.
Это поколение не крикнет: «Какие были времена!» Нас ругают чаще, чем хвалят. Мы не возражаем. Мы — ваши дети...
Север живет по своим законам. Не потому, что его законы отличаются от законов государства. Просто на Севере всегда рядом с каторгой была и буйная вольница. Так в человеческой душе рядом с тяжелейшим унынием живет просвет «солнечного дождя» — благодати, оптимизма, задора.
В начале 80-х годов, точь-в-точь, как в начале 90-х, Усинск переживал спад: и в настроениях людей, и в производстве, и в культурной городской жизни.
В 90-х годах причиной всему этому является общероссийский кризис экономики.
В 80-х годах была другая причина: закончился первый этап освоения нефтяных месторождений и нужно было решать долгосрочную перспективу.
Новый этап, новые проблемы — они зовут новых лидеров. В начале 80-х годов Усинск такого лидера получил.

БАРИН

«Крутой мужик. Своенравный, но ответственный — так говорят о Юрии Алексеевиче Спиридонове в Усинске. — Одно слово — барин».
Почему в этом очерке целую главку я решил посвятить ему? Может быть потому, что он нынче «большой человек» или он один из многих усинцев, которых я знаю лучше? Нет. Ни первое. Ни второе.
Пишу я все-таки о судьбе Города, а потому изначально против традационного «поминальника» передовиков, орденоносцев, начальников и пр. пр. Отношусь к этим людям с искренним уважением — заслуги их вправду велики. Например. глупо и дико было бы не вспомнить таких ярких «зубров» Усинска как Евгений Лескин и Фаик Мамедов, Александр Рогов и Борис Троик, бригаду Рая — людей стоящих у фундамента Города. А вы можете представить себе этот список?
Какой бы он стал длинный! Ни под фото, ни под текст, никакой книжки бы не хватило.
Однако, Юрию Алексеевичу Спиридонову все ж таки стоит уделить главу. Право — слово, это особый случай.
Для беседы с Ю. Спиридоновым в Сыктывкаре я выбрал, конечно, не самое удобное время — начало декабря 1993 года. Россия и Республика Коми стояли на пороге референдума по новой Конституции, шли предвыборные «телебои» кандидатов в депутаты в Совет Федерации. В это же время «легли» шахтеры Воркуты — забастовка.
Спиридонов, баллотируясь на выборах, в это время занимался своими текущими делами Председателя Верховного Совета Республики Коми. Он прилетел в 9-00 из Воркуты, а в 12-00 у него были последние встречи с избирателями перед выборами 12 декабря. Он, как любой нормальный человек, про себя пытался прогнозировать — что будет дальше, 13 декабря?
Что будет через полгода, через год? В 11 часов утра, «в окошке» между делами, я задал безнадежный вопрос, пытаясь вернуть его на 12 лет назад, в Усинск 1981 года. Именно в это время Юрий Алексеевич был переведен в Усинск из Ухты на пост первого секретаря горкома КПСС.
Что представлял собой Усинск в то время? Какую главную проблему города вы увидели?
Спиридонов ОТКИНУЛСЯ в кресле, сложив губы словно посвистывая (привычка у него такая), помолчал. Было в его взгляде нечто очень похожее на интонации Аллы Михайловны Босовой: «Какие были времена! Какие люди!» Но он ответил коротко и. я бы сказал, даже жестко.
— Главная проблема была в вере людей. Не было. ее. Какой-то раздербай был. Хапнуть и уехать — вот и вся психология. Самое важное, что нам удалось сделать в 1981-83 годах — это заставить людей поверить в свое дело, в город, в его будущее. Как? Это уже другой вопрос. Если я начну говорить цифрами — заскучаешь. Но без основных цифр никак нельзя. В 1981 году все скважины Усннска давали прирост добычи 20 тысяч тонн нефти в год. Через два года — 70 тысяч! В три с половиной раза больше. Больше нефти — больше доходов в городской бюджет. Строить стали больше. Людей селить не по три семьи в квартиру, а квартиру на одну семью и навсегда. На тебе ключи, живи, расти детей... Темпы были такие, что сам дурел от восторга.
Самоирония Спиридонова кому-то кажется вальяжностью. Бывает его упрекают за грубость, за то что берет «на горло». И тем не менее ветераны Усинска, люди, работавшие с ним, зовут его «батько». Это «Батько» звучит примерно также как «Мать Усинска» — в адрес А. М. Босовой. Может, они и есть Батько и Мать этого города? Случайностей ведь не бывает.
Чем же «взял» Спиридонов этот город? Почему были многие, а запомнился этот? Если одним словом — надежностью. Звал «пахать» — значит и сам «пахал». Звал праздновать, значит это был настоящий праздник, а не «тягомотина» совкового ритуала. Все было по настоящему. На фальши вера людей в город не появилась бы...
— Я не помню большего в своей жизни праздника (вернее торжественного момента), чем день, когда мои товарищи по капле, как самое дорогое, сливали в одну капсулу нефть разных скважин. Это мы закладывали камень-памятник, камень-завещание по случаю добычи 100-миллионого кубометра нефти. Тебе, наверно, не понять особенность этого дня. Но люди, вот этот нефтяной легион, который стоял на площади, — они знали каким трудом, потом, слезами и лишениями заплачено за эти 100 миллионов? За этот Час Капсулы.
Мало кто знает, что Спиридонову никто и никогда не предлагал взятку — такой это человек. Опасный очень. Может вместе со взяткой в окошко выбросить. Сейчас в Усинске о нем говорят: «Он наш!», «Почему он не приезжает?» — как дети жалуются и ревнуют усинцы. «Он свой!».
— 6 августа 1984 года состоялась почетная вахта, посвященная добыче 100-миллионной тонны усинской нефти,
— 22 июня 1985 года. 4 часа утра. Начался знаменитый и страшный по масштабам пожар в Парме. 180 человек осталось без крова, сгорело около 50 балков и 15 бараков. С огнем боролось все взрослое население Усинска, Жертв нет.

УСИНСК ЭТО НЕ ЭКЗОТИКА! ЭТО СПОСОБ ЖИТЬ

В городе много машин: «Жигули», «Москвич», «Волга», «Запорожец» — эти марки отечественных автомобилей разъезжают по небольшому городскому пространству вместе с импортными, которых в последнее время появилось множество. Залетные гости Усинска удивляются — зачем вам авто? Город-то обойти можно за один час. Шоссе — в аэропорт. Замкнутое пространство. Однако и в этом пространстве родилась автокультура. Без машины в лес не выедешь. А лес все же кормит.
Грибы и ягоды здесь заготавливают в августе — сентябре и хватает этих запасов аж до июля будущего года. Но не только лес. Кто бы мог подумать, что у Полярного круга люди построят дачи и будут выращивать морковь и картошку, в парниках — огурцы.
Рыба печорского засола (с запашком) — оказалась не блажью, не отсутствием навыков засола. Это организм в тотальной нехватке витаминов требует «чего-то особенного». Я, например, к этому «особенному» так и не могу привыкнуть, но вполне понимаю людей, уплетающих рыбу, от запаха которой, простите, глаза режет.
Есть в меню усинцев и свое собственное «буровое изобретение». Мне оно понравилось — слушайте рецепт: дно трехлитровой банки засыпаете солью, сверху укладываете лавровый лист. Вам осталось только поймать рыбку, порезать ее (почистив конечно) любыми ломтями и сложить в банку.
Залейте это водой. Можно из-под крана, но лучше все-таки кипяченой. Банку потрясите так, чтобы соль растворилась, а лавровый лист перемешался среди рыбы. Теперь оставьте банку в покое на 20 минут. Через полчаса, если вас двое, рыбы уже не останется. Слопаете, как миленькие. Вкуснятина необыкновенная!
Для того, чтобы окончательно почувствовать себя северянином, нужно после рыбки выпить пару стаканов чая, заваренного круто. А если вы не за рулем, то кто откажется от рюмки водки?
Закусите пригоршней клюквы. На утро баланс между головой и желудком будет в полном порядке.
...И вот едут усинцы по своему маленькому городу на авто: от шикарного Дома техники до не менее шикарного ресторана «Медведь» и чувствуют, видимо, полный эффект присутствия цивилизации.
Мужской город. Сильный. А потому — простецкий и щедрый.
О том, как сегодня лихие ребята-нефтяники уезжают в отпуск, ходят анекдоты. Обидно, что ни один анекдот не уместит фантастические картины фантастического проматывания денег за фантастически короткие сроки.
Примерная хроника «отпуска»:
7 августа 1991 г. — получил зарплату и отпускные (сумма равная половине стоимости автомобиля «Жигули»),
9 августа 1991 г. — (Ухта) телеграмма — «Мужики. Вышлите до востребования три куска тчк. Витя.»
13 августа 1991 г. — на вокзале в Усинске: «И на хрен я вообще отсюда куда-то уезжал!»...
За два вечера, даже если пить один армянский коньяк и закусывать черной икрой с шоколадом, эти бешенные деньги пропить невозможно. Но в том-то и дело, что на Севере, как во времена Джека Лондона, вокруг кабаков и в самих кабаках появилось «сословие» социальных паразитов — проституток, жулья, мафиози провинциального калибра — очень четко знающих свое дело. Рядом с Великим работягой всегда длинная фигура Великого трутня, очень талантливого на веселье (за чужой счет, естественно...)
Конечно, известны среди нефтяников и такие, которые по пьянке катались в трех такси сразу: впереди машины — едет шляпа, в середине едет он, а позади еще одно такси везет шнурки от ботинок. Но это все-таки исключение из правил. Большинство ребят проматывало деньги по простоте и по широте души. За всю каторгу снегов, нефти и мрака гуляла душа — и поила, и кормила малеванных девок, каких-то ресторанных «жучков», памятник Сергею Мироновичу Кирову (в Инте) и постовых милиционеров (в Сыктывкаре).
Жизнь учит всех (часто учит только тому, что она ничему не учит). Большие деньги тоже учат. Еще сильнее учит отсутствие денег.
Романтическое буйство шальных финансов ушло в прошлое. Усинск не стал беднее, но по-северному взматерел, упорядочился. Даже светофоры появились. На черта они здесь нужны, я не совсем понял, но в длинных зимних ночах они все-таки мигают весело, как разноцветные новогодние гирлянды. Огни театральной рампы, освещающей «спектакль» с названием Жизнь.

У МЕЧТЫ НЯНЕК НЕТ

Светофор — тоже мечта. Когда-нибудь он понадобится всерьез. Светофоры —-это вера в то, что город будет расти. Они, кстати, и появились вместе со Спиридоновым — с человеком, вдохнувшим в этот город веру.
Перед зданием администрации один из светофоров так и зовут — «Здрасьте, Юрий Алексеевич!» Госавтоинспекция очень следила, чтобы машины останавливались на красный свет, даже если улица совершенно пустынна. Так, к вежливому торможению перед зданием администрации прибавилась эта веселая поговорка: «Здрасьте, Юрий Алексеевич! Вы не знаете, на фиг я здесь должен останавливаться?!»
Как бы там ни было — это тоже часть городской истории и культуры. Здесь есть хорошая привычка давать явлениям или фактам конкретные прозвища, имена и клички. Чего стоят только имена домов — «Попугай», «Пентагон», «Китайская стека», «Крокодил Гена»... Мне нравится эта привычка. Она добрая и веселая.
Усинское небо — особое небо. Под ним, среди сумеречных снегов в кроваво-грозных закатах солнца должны бы воспитаться натуры угрюмые и холодные. Но, может быть, именно это небо заставляет людей ценить краски жизни. Они размалевали дома, как бразильский карнавал и угрохали уйму денег на цветы в квартирах, офисах и в зимнем саду Дома техники. Они построили бассейн с голубыми дорожками воды, которым позавидовали бы папуасы Новой Гвинеи. Дети визжат от восторга. Дети учатся летать в танце на занятиях в хореографических кружках и в студиях бального танца. А уж если местные пижоны решать повыпендриваться своими нарядами, то держись Париж.
Колорит многонациональному Усинску придают праздники народов, поселившихся здесь. Татары празднуют «Сабантуй», коми — «Шонд|бан», у русских, украинцев и белорусов почитаемы Пасха и Рождество. А все вместе отмечают общенациональные День Победы, Новый год... Ах, да! Особо гуляет Усинск на «День нефтяника» и на «День строителя».
К чести городского отдела культуры (его долгие годы возглавляет Галина Ивановна Волкова) нужно отметить: з Республике Коми — это одна из немногих структур, которая, занимаясь культурным строительством, не сломала традиционных праздничных циклов. Например, здесь учитывают, что у татар идет месяц Рамазан, а у русских православных — Великий пост, здесь никому в голову не придет культивировать достоинства одного народа перед другим. Некоторые воинствующие попытки группировок «наивного национализма» удалось погасить без скандала, но со смехом!
Редактор местной газеты «Усинская новь» Феликс Гельман, рассказывая о житухе и национальном вопросе в Усинске, объяснил все просто:
— Вы послушайте, что я вам скажу. Или я не родился в
Одессе? Я вам скажу за то, что Усинск— эта та самая Одесса... Здесь столько народу. И какого! И еще скажу за то, что здесь не трещат каштаны, но трещат морозы. Когда ртутный столбик терометра опускается ниже 40 градусов по Цельсию, здесь никто не требует перевода на Фаренгейт или на коми язык. Здесь все понятно. Во время зарплаты тоже...
Ха-ха-ха.
Этот живой подвижный еврей из Одессы ведает информационным полем Усинска. К чести журналиста будет сказано: на его поле сорняков ненависти нет.
В школе искусств Усинска растут талантливые дети. Ик родители приехали сюда зачастую из далеких друг от друга мест, но таланту их детей (а значит—молодому Усинску) уже аплодировали концертные залы Москвы и Сыктывкара, Риги
и канадского города Калгари...
Агиттеатр «Время» и театр-студия «Дилижанс», ансамбль
«Улыбка» и коллектив «Северные грезы» — все они внесли свою лепту в становление Усинска как города, причем — не в жалком провинциальном смысле, а города мощного, современного и живого.

СТРУНЫ СТУДЕНЧЕСКИХ ГИТАР

...Старожилы рассказывают: осенью, когда укладывали первую бетонную дорогу на Возей, тогда эта бетонка четыре раза уходила в зыбкую, болотистую почву. Четыре раза! И люди все начинали сначала.
Одни герои города пробивались в глухомань и в недра земли. Другие — через глухоту в недра человеческих сердец. А как же? Плоть и Дух сражаются на Русском Севере также, как и на всей планете...
Какое б море мелких неудач Какая бы беда не удручала — Руками горло стисни и не плач, Засядь за стол и все начни сначала.
Стихи неизвестного мне автора я прочитал на альбоме одного из многочисленных студенческих отрядов, которые работали здесь вплоть до 1992 года. Альбомы, оформленные «на память», содержат в себе много смешного и наивного, патетического и сусально-влюбленного. Но вот эти четыре строчки стиха мне показались искренними, и может быть, главными в этом светлом явлении «советского периода», которое мы помним как «Движение Студенческих Строительных Отрядов».
Кстати, я упомянул в начале своего эссе о «не совсем советских песнях» Визбора, Высоцкого и Клячки-на. Это было в 60-х. В 90-х поют другие песни. Они более динамичны и более громки. А все же в узком кругу еще нестарых людей иногда вдруг охнут струны гитары, загромыхают сдвинутые в круг СТУЛЬЯ и зазвучит «Ангара 'и Тайшет», кто-то одиноко начнет «За туманом и за запахом тайги...» Когда же распоется вся компания, то тридцать лет будто и не бывало. Кружи «Усинский вальс!».

КТО ОКАЗАЛ, ЧТО МЫ ПЛОХО ЖИЛИ?

С поэтом Виктором Того мы курили у окна на 6-м этаже усинского Дома быта. В 90-х годах этот дом фактически стал чем-то вроде местного Эмпайр-Стейт-Билдинг: в нем кипит деловая жизнь, перемешанная с теледелами и с культурно-организационными авантюрами.
Глядя в окно, Того грустно изрек знакомую мне фразу: — Город уходит... А какие были люди!
— Город взлетает! — ответил я ему, удивляясь схожести Усинска с космическим кораблем, мерцающим в декабрьской ночи мириадами своих огней, словно зависших на старте з неведомое будущее. — Город взлетает, Виктор Петрович! И вы, к счастью, в нем есть. Я ужасно рад, что познакомился со всеми вами. Мне непонятно ваше состояние. Это что, ностальгия?
— Может быть, — ответил Того, — Ведь времена были действительно неповторимые...
Узнав в Сыктывкаре от меня эти настроения Спиридонов взорвался!
— Хватит! Шабаш! Вы что там, с ума посходили? Это Усинск-то не имеет перспективы?! Да у него такое будущее, масштаб которого мы даже просчитать не в состоянии! Всг о чем вы говорили — это не проблема города Усинска. Это проблема неинформированности.
Он прищурился. Он остыл. Уже, немного мечтая, через паузу, добавил: «Этот город будет удивлять вспышками своего расцвета и богатства постоянно. По-сто-ян-но!»
По большому счету, Усинск только начинает свою настоящую историю....

***
«Эй, вы! Все, кто знает Север и кто не знает его! Все, кто легок на подъем и способен влюбиться в жизнь! Мы себе представить не можем сколько нам предстоит еще узнать о будущем Севера, Усинска и каждого из нас в судьбе города. Мы — великий народ. Вы странное племя — усинцы, потому что только с настоящей любовью можно так искренне переживать за город, за будущее края и даже за текст в этой книжке, который помогли написать многие из вас.
Ревнуйте, любите, жалейте, воспитывайте город — живите. Это так красиво!
Не как холодный призрак, но, как острожный майский ветер, я хотел бы пролететь над Усинском, заглянуть в глаза людей, высушить слезы, вызвать улыбку, заставить оглянуться на времена ушедшие...
Впереди вы еще лучше. Низкий поклон вам за то, что вы есть, за то, что вы такие, за город, построенный вами... Веры, Надежды вам и Любви.»

/ДЕКАБРЬ 1993 года/



© Copyright: Григорий Спичак, 2007
Свидетельство о публикации №1711060337

Вернуться назад