Смерти вопреки

Сначала над деревней пролетал самолёт-разведчик. Следом – бомбардировщики. Помню, как-то шла от подружки домой. И тут в небе появился немецкий самолёт. Он пролетел надо мной так низко, что от страха я упала прямо в мягкую дорожную пыль и увидела, как пилот засмеялся. А я заплакала. В то время, когда самолёт пролетал над другой улицей станицы, из нашего двора, где под густыми ветвями деревьев прятались несколько советских солдат, выскочил молоденький парнишка, схватил меня в охапку и объяснил, что это самолёт-разведчик, бомбить не будет, плакать не надо.
У неё в памяти хорошо сохранился первый авианалёт.
«Было очень страшно, – вспоминает Любовь Перистая, – гул самолётов, звук разрывающихся снарядов. Одна из бомб попала прямо в наш двор. От взрыва в доме разбились окна. Стёкла попали папе в лицо. Осколками бомбы ранило маму и меня, хотя мы со старшей сестрёнкой спрятались под печку. А годовалой Таечке оторвало ножку и она умерла от потери крови. Когда всё стихло, родители её похоронили прямо во дворе».
Совсем скоро немцы окончательно заняли Тамань. В уцелевших после боёв домах разместились немецкие солдаты. Жителей отправили на Украину в лагеря на принудительные работы. В Анапском порту Любочкину семью, как и сотни других, погрузили на баржи, которые доверху были заполнены зерном. Под тяжестью награбленного суда осели настолько, что до воды можно было достать рукой, а любая волна могла потопить корабль. Но в ту ночь море было на удивление спокойным и восемь сухогрузов отошли от причала.
– Нас взяли на борт для того, чтобы баржи не обстреляли, мы были живым щитом, – говорит Любовь Григорьевна. – Так наша семья оказалась в селе Софьевка Николаевской области. Жили мы в конюшне, спали на соломе до самой осени. Когда наступили холода, наша семья перебралась в сторожку при ферме. Взрослые под надзором полицаев работали на полях и фермах. А детям запрещалось выходить даже за пределы дворов. Когда в войне произошёл перелом, нас освободили.
Вернувшись домой, жители Тамани увидели, что некогда богатый край разорён, школы, церкви, магазины разграблены и разрушены.
– Чтобы хоть как-то прокормить семью, мама разбирала противотанковые ограждения, оставшиеся от немцев, разматывала колючую проволоку, затем её обменивала на крупу и зерно, – вспоминает Любовь Перистая. – А мы, ребятишки, носили в Новороссийск на продажу саженцы плодовых деревьев и на вырученные деньги покупали хлеб. Ещё тяжелее пришлось после войны, когда население южных районов обложили непосильным продналогом. Мы должны были сдавать сливочное масло, яйца, мясо, шерсть, козьи шкуры. У нас ничего этого не было, и, чтобы уплатить налог, мама вместо того, чтобы на заработанные деньги и трудодни купить продукты, ехала в соседнюю станицу за сливочным маслом. А когда погибла лошадь, которую нашей семье дали для работы в поле, родителям несколько лет пришлось отдавать всё заработанное, чтобы погасить штраф в 5 тысяч рублей.
Но были в послевоенном времени и светлые страницы: у Любы появились ещё три сестрёнки – Галочка, Нина и Зина, которые сейчас живут в Краснодарском крае, воспитывают внучат. А вот Любовь Григорьевна в поисках лучшей доли в 1973 году приехала в Усинск, где до пенсии проработала поваром. Когда ей случается встречаться со школьниками и рассказывать о военных и послевоенных годах, она всегда говорит: «Радуйтесь, дети, что вы живёте в мирное время, и не знаете тех ужасов, что выпали на нашу долю».