— Последние несколько лет ЛУКОЙЛ активно развивает зарубежные проекты. Значит ли это изменение фокуса работы Компании?
— Россия в рамках нашей подтвержденной стратегии всегда остается приоритетом. В свое время мы определили, что на страну будет приходиться около 80 % инвестиций, оставшуюся часть планируем тратить за рубежом, в регионах стратегического интереса: это Каспий за пределами РФ, Западная Африка, Ближний Восток и Мексика. В прошлом году в связи с пандемией мы увеличили на 14 % вложения в РФ и сократили их объем за рубежом: получилось распределение 84 % на 16 %, то есть акцент еще больше сместился на российские проекты.

— Куда пошли эти средства?
— Увеличили программу буровых работ по сравнению с 2019 годом. Нужно сказать, что многие наши показатели в России достигли максимума: глубина переработки на НПЗ составит 95 % с пуском комплекса глубокой переработки нефтяных остатков в Нижнем Новгороде, утилизация газа в этом году будет 97 %. То есть реализованы все проекты, связанные с модернизацией нефтеперерабатывающих заводов, с утилизацией газа, у нас нет сегодня таких проблем, как у коллег. И за счет этого смогли направить средства на увеличение бурения. Объемы проходки продолжат расти, к 2023 году планируем выйти на 4 млн м буровых работ в год в РФ.

— Исходя из каких параметров сделки ОПЕК+ появился такой прогноз по бурению?
— На сегодня параметры соглашения до конца 2022 года определены и, надеюсь, не будут меняться.
Не хотелось бы снова видеть цены на нефть выше $100 за баррель, так как это может стимулировать инвестиции в низкорентабельные малоэффективные проекты и потом опять привести к тому, что мы уже проходили,— обрушению рынка.
Стоимость нефти $65–75 за баррель комфортна для потребителей, и страны-участники ОПЕК+ нацелены на ее сохранение за счет регулирования объемов.
Я думаю, что альянс ОПЕК+ создан не на какой-то период времени, а навсегда.
Просто регулирование может быть разным в зависимости от ситуации. Пока сентябрь 2022 года – это рубеж, когда ограничения должны сойти к нулю. Сейчас у Компании остановлено до 90 тыс. баррелей добычи в сутки, надеемся, что они будут востребованы рынком.

– Необходимость восстановления добычи в рамках ОПЕК+ приводит к росту операционных расходов?
– В мае 2020 года с учетом решения ОПЕК+ мы остановили более 8 тыс. скважин. Конечно, это повлияло на операционные затраты. Мы останавливали малодебитные высокозатратные и наименее эффективные скважины, так что их обратный ввод отражается на рентабельности. Но не катастрофично, это все-таки не бурение новых скважин и не обустройство новых месторождений, а просто возвращение в эксплуатацию. Чтобы стимулировать бурение, мы снизили ряд показателей для подсчета экономической эффективности. Эти проекты уже проходят инвестиционный комитет, поэтому создается стимул для подборов новых объектов для вложений.

– После возвращения добычи к уровню до пандемии рассчитываете ли вы наращивать производство дальше?
– У нас есть потенциал. Компания обеспечена эффективными запасами. Решение об увеличении бурения на территории России гарантирует не только стабилизацию, но и рост добычи примерно на 1,5–2 % в год после 2022 года.

– Какой сейчас план добычи на 2022 год?
– Все будет зависеть от решений в рамках ОПЕК+. На последнем совещании министры стран-участниц договорились о ежемесячном увеличении добычи на 400 тыс. баррелей в сутки.

– Удалось ли найти компромисс с Минфином по сверхвязким нефтям, льготы для которых были отменены?
– Мы постоянно в диалоге с правительством, но пока решения не нашли. У ЛУКОЙЛа особое отношение к вязким и сверхвязким нефтям. Компания вложила 250 млрд руб. в обустройство таких месторождений. Это строительство огромных заводов, комплексов по подготовке пара, который закачивается на эти месторождения. Очень сложная экологическая инфраструктура для добычи шахтным методом.
Мы считаем, что будущее добычи нефти в России связано со сложно построенными месторождениями, сверхвязкими запасами, и чем быстрее мы будем внедрять технологии в этой области и вести промышленные работы, тем надежнее будет сырьевая база страны на долгую перспективу. Так что я надеюсь, что в будущем налоговое решение по этим месторождениям найдется, потому что они должны быть эффективны при цене нефти $50–55 за баррель. Тогда есть стимул для активных инвестиций, строительства новых штреков для того, чтобы вовлекать новые запасы в разработку.

— Вы ожидаете, что в этом году могут быть дополнительно повышены налоги на нефтяную отрасль?
— Пока таких предпосылок нет, потому что достаточно нестабильная ситуация по цене на наш продукт. Все-таки сейчас цена на нефть искусственно регулируется. Мы понимаем, что за счет ограничений добычи в рамках ОПЕК+ нынешняя цена не отвечает реальности, потому что достаточно большой объем добычи остановлен.
Объективно цена станет понятна после сентября 2022 года, когда соглашение ОПЕК+ завершится. Также нужно понять влияние, которое энергетическая трансформация окажет на нашу отрасль. Потому что отрасль очень зависит от своих потребителей, и мы заинтересованы в том, чтобы цены на нефть были для них комфортны.

– Вы затронули перспективу энергетической трансформации. Уже даже в рамках ОПЕК+ мы видим разногласия в подходах: Саудовская Аравия стремится к высоким ценам на нефть, а ОАЭ заинтересованы в том, чтобы побыстрее монетизировать свои запасы, пока они еще востребованы. Какая концепция вам кажется более правильной: поддерживать цену или больше добывать?
– Я считаю, что согласованность действий дает наилучшую эффективность. Мы несем ответственность за стабильное обеспечение мира энергоносителями по доступной цене: мы должны этот продукт поставить в ту точку, где он востребован. Соглашение ОПЕК+ дает возможность нашим потребителям быть уверенными, что не будет резкого роста цены, потому что есть резервы, чтобы не допустить этого.
Конечно, соглашение привело к тому, что я впервые более чем за 50 лет работы в отрасли давал команду на остановку скважин. Такой практики вообще не было никогда, ни в Советском Союзе, ни в России: у нас всегда была цель, и мы ориентировали на это свои коллективы — добыть как можно больше. Поэтому для нас, патриотов отрасли, это был очень болезненный переход.
Но взвешенная позиция, компромиссы, которые присутствуют внутри соглашения ОПЕК+, дают уверенность, что оно будет действовать долгие годы. Там есть диалог, методы убеждения и принятия той или иной стороной общего решения, которое направлено на благополучие глобального рынка в целом.

– ЛУКОЙЛу в этом году исполняется 30 лет. На ваш взгляд, еще через 30 лет ЛУКОЙЛ все еще будет нефтяной компанией?
– ЛУКОЙЛ уже сегодня не нефтяная, а энергетическая компания. Мы добываем нефть, газ, производим и поставляем нефтехимию, а также электроэнергию в южные регионы России, обеспечиваем теплом такие крупнейшие города, как Волгоград, Краснодар, Ростов-на-Дону, Ставрополь.
Останемся ли мы энергетической компанией  – да, останемся. Наша стратегия на ближайшие годы – и я убежден, что она правильная,– быть ответственным производителем, прежде всего углеводородов. При этом мы приняли концепцию сокращения выбросов парниковых газов к 2030 году на 20 % по отношению к 2017-му. ЛУКОЙЛ принимает ряд инвестиционных проектов, направленных на утилизацию СО2, резко сокращает энергопотребление за счет дополнительных инвестиций. Крупнейший проект — это перевод газоперерабатывающих заводов на турбины с электроприводом, а также утилизация их выбросов углекислого газа.

– Не планируете переименовывать Компанию по примеру западных производителей? В европейском понимании слово «нефть» уже немного ругательное.
– Эту миссию я оставлю своему преемнику, у меня рука не поднимется.

— ЕС вводит углеродный налог, который пока не касается нефтепродуктов, но это может измениться в перспективе. Как ЛУКОЙЛ оценивает последствия для себя?
– Нефтепродуктов это не касается по одной причине: в Европе их и так уже очень серьезно обложили налогами. Сейчас экономика Европы достаточно устойчивая, но там уже нет металлургии, нет машиностроения большого.
Мы очень внимательно следим за тенденциями энергоперехода, но есть вопросы. Сможет ли полмиллиарда человек так быстро трансформироваться? Сможет ли весь мир поддержать действия Европы? Сегодня даже на бензин стандарта «Евро-3» перешли далеко не все страны, и многие потребители сегодня просят у нас бензин самого низкого качества.
Как можно запретить к 2035 году производство автомобилей с двигателями на углеводородном топливе (такое предложение выдвинула Еврокомиссия. – «Ъ»)? Бюджеты европейских стран получают больше 1 трлн в год через акцизы на топливо. На кого переложить это бремя?



Придется тогда обложить акцизом электромобили, а их пока не так и много. Мы сегодня готовы на всех своих АЗС поставить зарядные устройства для электромобилей, но у нас нет клиентов.

— То есть вы не верите в быстрый энергопереход?
— Не очень верю. Такое было бы возможно, если бы была стагнация прироста населения в мире, а вместе с ним — потребления энергоресурсов, но потребление растет, даже несмотря на программы энергосбережения…

— Если не брать Каспий, какой новый актив в России вы видите перспективным?
— Мы считаем, что это наши газовые проекты на Ямале.

— Мне казалось, там не очень удачная экономика.
— У нас очень конструктивные отношения с «Газпромом». Мы сейчас ведем переговоры, ведь они покупают наш газ на Ямале. Если они увеличат стоимость газа, то мы могли бы форсированно ввести эти месторождения.

– Если бы вам удалось договориться, когда мог бы быть ввод?
– Я думаю, в конце 2023 года. Газопровод мы построили.